Осень в тот год пришла в Глушково, небольшую деревушку в пойме реки Сейм как-то незаметно, словно, крадучись. Гуще стали белёсые туманы в долине реки. Покраснели в садах яблоки и по селу начали ронять жёлтые, свернувшиеся в трубочку листья, старые тополя.
В первую неделю осени в деревню пришли немцы. Вначале протарахтели мотоциклисты, они проскочили деревню на полном ходу, чтобы осмотреть уходящую вдаль просёлочную дорогу. Вернувшись назад, они остановились у старого бревенчатого колодца. Сняв автоматы, плащи и прочую амуницию солдаты стали доставать ведром воду из колодца и что-то говорить друг-другу на резком, непонятном языке.
Через некоторое время вслед за мотоциклистами, наполняя деревню клубами пыли и гари, лязгая гусеницами, в деревню, как громадные чёрные чудовища, вползли квадратные танки с белыми крестами на боках. Следом за танками, натужено воя моторами, в деревню вкатилась колонна грузовиков с немецкими солдатами.
То ли у немцев был какой-то особенный приказ, то ли им просто не понравилась деревня, расположенная в болотистой низине Сейма, только где-то через час с небольшим после начала привала, колонна опять построилась в походный порядок и отправилась по дороге на Суджу.
Наступили месяцы оккупации, но фашисты в деревне постоянно не находились, появляясь время от времени небольшими группами, на больших машинах, покрытых поверх кузова зеленоватым брезентом. Машины обычно сопровождали мотоциклисты и бронетранспортёр. Такие колонны время от времени направлялись по дороге к лесу. Лес находился в двадцати километрах от деревни и там, по слухам, был партизанский отряд.
Чрез три дня после того, как первая колонна немцев прошла через деревню, всех жителей, от мала до велика, собрали в центре села, возле школы. На легковой машине, в сопровождении взвода автоматчиков и мотоциклистов, в село приехал немецкий офицер, который через переводчика объявил селянам о наступлении «нового порядка». Он назначил старосту из местных, который пострадал от власти большевиков и отсидел десять лет в лагере за воровство А война, между тем, громыхала и катилась всё дальше и дальше на восток. Её огненный вал пощадил Глушково и её жителей, в деревне не свирепствовали карательные команды, и не было разрушено или сожжено ни одного дома, правда, нескольких жителей села увезли в соседнюю деревню, где была немецкая комендатура, и назад из них уже никто не вернулся. Жителей деревни больше донимали полицаи, которыми руководил лысоватый человечек с большим, выпирающим вперед животом и гнилыми от цинги зубами. Полицаи на двух или трех подводах ездили по окрестным деревням и, угрожая оружием, отбирали у крестьян продовольствие для немецкой армии. Они же вместе с немцами забирали из деревень молодых парней и девушек и отправляли их на работу в Германию.
Весной 1943 года, когда уже начали выгонять скот на луг возле Сейма, произошёл примечательный случай. Пастухи, пасшие в тот день скот на лугу потом рассказывали, что, внезапно, послышался гул мотора, и из-за облаков вынырнул самолёт с красными звёздами на крыльях .
Сделав, круг над деревней, самолёт снизился, и пролетел над лугом на бреющем полёте.
От гула мотора коровы в испуге разбежались по всему лугу, а люди, опасаясь бомбы, или пулемётной очереди, спрыгнули в старую воронку. Внезапно от самолёта отделился маленький, блестящий предмет и упал на землю метрах в двухстах от воронки, где прятались люди. Самолёт, между тем, покачал два раза крыльями, затем резко набрал высоту и через несколько минут скрылся в небе также быстро, как и появился.
Первое, что пришлось делать пастухам – это собирать разбежавшихся по лугу коров. Затем кто-то из них сказал, что интересно было бы узнать, что за предмет сбросил лётчик из самолёта.
Искали неизвестный предмет около часа. Наконец, его нашли на том месте, где вчера пасли стадо. Это была обыкновенная, жестяная банка из-под тушёнки.
Вначале люди не решались брать её в руки, опасаясь мины, но потом, резонно рассудив, что если банка не взорвалась при ударе о землю, то она и вообще не должна взорваться.
Первым осмелился взять в руки банку дед Егор, самый старший по возрасту из пастухов. В деревне он носил прозвище Гоголь, очевидно, за то, что он имел привычку часто подёргивать длинной, как у гуся, шеей.
Повертев банку в руках, дед Егор, зачем-то потряс её вначале возле уха, а затем, перекрестившись, открыл пригнутую во внутрь крышку.
Сверху в банке оказался скомканный и плотно всаженный во внутрь клок чистой ткани. А на самом дне лежал ровный лист бумаги, сложенный в виде квадрата.
Развернув лист, дед Егор сразу понял, что в руках у него письмо. Мелким, твёрдым почерком на листке бумаги было написано:
- Передайте матери, что я жив! Василий. -
Старики и подростки ещё раз перечитали послание с неба, попавшее к ним таким необычным образом, а затем начали гадать, почему самолёт сделал круг над деревней, а письмо было сброшено на лугу.
Догадались, довольно, быстро, когда вспомнили, что даже на лугу, среди невысокой, майской травы банку искали больше часа. В деревне её, просто бы не нашли, да и опасно к тому же было. Узнай об этом немцы, они запросто могли бы расстрелять всю семью за действия против германской армии.
Оставалось неясным только одно, а именно, для кого предназначалось письмо, сброшенное с самолёта.
-А ведь это Василий Фокин, сын бабки Ольги, - сказал один из подпасков, обращаясь к деду Егору.
- Василий больше всех мечтал стать лётчиком, он перед войной сумел в лётную школу поступить, об этом знает вся деревня, - продолжал взволнованным голосом Павел.
Да, это был неоспоримый факт, Василий Фокин со второй попытки поступил в Харьковское авиационное училище и стал его курсантом, о чём сообщил матери в своём письме в начале нового года, накануне войны С началом войны почта перестала приносить матери письма от сына и вот уже много месяцев в семье Фокиных ничего не знали о судьбе своего среднего сына, последнее письмо пришло от него за три месяца до её начала.
Полученное необычным образом письмо решили передать матери Василия - Ольге Алексеевне вечером, когда погонят коров домой.
Придумали, что Павел незаметно передаст ей письмо, когда она выйдет встречать свою корову
Между тем, солнце уже приближалось к закату, его последние лучи, как бы нехотя, цеплялись за верхушки ивовых кустов, освещая неподвижные листья. Когда на речке многоголосым хором начали квакать лягушки, кто - то из пастушков достал дудочку, сделанную из лозняка, и под нехитрую мелодию стадо из четырёх коров и полутора десятков коз, не спеша, потянулось в деревню, до которой было чуть больше километра.
Хозяева уже с нетерпением дожидались своих кормилиц возле дворов, ожидала свою Зорьку и Ольга Алексеевна.
Павел замедлил свой шаг, подошёл к ней и, не зная с чего начать, стал переминаться с ноги на ногу.
-Чего тебе, Паша? - спросила его Ольга Алексеевна.
Пашка шмыгнул носом, огляделся по сторонам и, увидев, что поблизости никого нет, тихо сказал:
-Бабушка Оля, тут вот вам письмо от вашего Василия-
Старая женщина не проронила ни слова, только губы её как- то странно дёрнулись, а лицо начало медленно бледнеть.
Мальчик осторожно взял её правую руку и вложил в тёплую, шершавую от крестьянского труда ладонь, скомканный клочок бумаги, а затем, весело взмахнув рукой, как будто избавившись от тяжёлого груза, засеменил дальше по деревне. Ольга Алексеевна в чёрном, наглухо повязанном платке, стояла на дороге и, не мигая, смотрела мальчику вслед.
Зорька между тем подошла к хлеву и протяжно замычала. Это мычание вывело из оцепенения русскую женщину, и она вошла в хлев следом за коровой. Тяжело вздохнув, и трижды перекрестившись, она привычно начала доить корову. Только подоив корову и процедив молоко, женщина вошла в дом и достала из-под платья, спрятанное на груди письмо сына.
Положив письмо на стол, она нежно разгладила, лежащий перед ней листок тихо прошептала: «Вася, сынок!»
Почитав письмо сына несколько раз, Ольга Алексеевна спрятала его вновь на груди, вернулась к Зорьке и положила ей в кормушку травы, после чего спрятала письмо сына в расщелину между брёвен и заткнула её мохом. Наутро в деревню пожаловали фашисты. Взрослых и трёх подпасков, пасших накануне скот, они долго и тщательно допрашивали о самолёте, но те в один голос твердили одно и то же, что самолёт пролетел над лугом, сделал круг над деревней, а затем улетел.
Немцы с помощью переводчика допросили все взрослое население деревни о русском самолёте, о том, видел ли кто что-нибудь особенное. Но жители деревни, как и пастухи, тоже говорили, что самолёт сделал один круг над деревней, а потом улетел.
Тогда немецкий офицер, переводчик и староста с четырьмя автоматчиками пришли в дом к Ольге Алексеевне.
Войдя в дом и оглядевшись по сторонам, офицер приказал подать себе стул, и сел него, закинув ногу на ногу. Достав портсигар и закурив сигарету, он через переводчика спросил у женщины о сыновьях, правда ли, что они воюют в Красной Армии и, что один из них лётчик.
Поглядев на старосту тяжёлым взглядом, женщина медленно разжала губы и ответила, что сыновья призваны военкоматом ещё перед войной и с той поры она не знает живые они или мёртвые.
Переводчик , обращаясь к старосте, произнёс: «Господин офицер желает знать: правду ли говорит старуха?»
Мышиные глазки старосты забегали по сторонам и, встретившись с глазами Ольги Алексеевны, на мгновение замерли. Затем по его лицу поползла угодливая улыбка и, будто поднимая огромную тяжесть, от чего его шея вдруг побагровела, староста вымолвил: «Так ведь, ваше благородие, кто его знает, где сейчас её выродки, одно правда, как их забрали, они даже в отпуск не приезжали!» Немецкий офицер поднялся со стула, подошёл к фотографиям, висящим в рамке на стене, и стал пристально их разглядывать, о чём-то разговаривая с переводчиком. Подозвав затем старосту, он показал на одну из фотографий, где молодая Ольга Алексеевна сидела на стуле, а рядом с ней стояли по обе стороны два остриженных наголо мальчика.
Потом он обернулся к русской женщине, которая смотрела на него, не мигая, и вопросительно, как будто, вспомнив что-то приятное, произнес: - О, киндер, киндер...-
После чего резко повернулся и вышел, на ходу одевая перчатки. Через пол - минуты немцы укатили, староста рысцой поспешил к своему дому, а Ольга Алексеевна взяла вёдра, коромысло и пошла к колодцу за водой. Она ещё не могла знать, что, буквально, через три месяца германская армия потерпит сокрушительное поражение под Орлом и Курском. Не могла она так же знать, что первое письмо от сына, с номером его новой полевой почты, придёт только через полгода, а в 1946 году, ранней весной, к ней прибежит соседка и скажет, что из города на телеге с колхозным конюхом Иваном приехал офицер в кожаной куртке, очень похожий на её сына Василия.
Соседка не успеет ещё уйти, как откроется дверь в горницу и вошедший широкоплечий офицер голосом сына скажет ей: «Мама, здравствуйте!» А потом после объятий и поцелуев они пойдут в хлев, где уже не было, убитой немецкой бомбой Зорьки, и достанут из расщелины то письмо, которое, отклонившись от маршрута, на десять километров, русский лётчик - Василий Фокин сбросил весной 1943 года своей матери
Спустя много лет эта история станет легендой, которую узнают внуки и правнуки, живущие в непокорённой стране.
Владимир Федин. Из книги «Память».